Когда гроб выносили из квартиры, меня отвели к соседям напротив. Взрослые подошли к окну, я тоже. Внизу было множество людей, я увидел деда в гробу, а рядом - папу, маму.

- А почему там мой дедушка лежит? - спросил я.

- Это - не он, это - другой дядя, только очень похожий, - ответили мне. Говорят, на похоронах многие женщины плакали. Громче всех голосила тетя Нина, наша дворничиха, впоследствии зверски убитая хулиганами.

Хоронили деда на Калитниковском кладбище, недалеко от нашего дома. Там уже было два захоронения - деда Кузьмы, умершего в 1943-м году (говорят, перед смертью он все время повторял моей бабушке: «Ой, дочка, хочется узнать, побьет нас «герман» или - не побьет») и бабушки Василисы.

С тех пор мы с папой часто бывали на этом кладбище, на могиле деда и других родственников.

Сначала мы заходили в церковь во имя иконы Божией матери «Всех скорбящих радость», тогда одну из немногих действующих в Москве. Именно там я был на всю жизнь поражен внутренним убранством православного храма - красочные фрески, рассказывающие о событиях христианской истории, великолепные иконы, золоченая утварь. Когда впоследствии мне приходилось сталкиваться с протестантами, отрицающими значение иконы, более того - слышать обвинение в идолопоклонстве, я смотрел на них сначала с недоумением, а затем - и с сожалением.

Недалеко от входа стоял (он и сейчас там стоит) ящик для пожертвований с надписью «Для сирот». Пока отец покупал свечи, я рассматривал иконы, а также - бросал несколько копеек именно в этот ящик. Для себя я объяснял это так, - вот у меня есть папа, а дома - мама, бабушки, а есть дети, у которых никого нет, им надо помочь. Я считал, что на деньги из этого ящика им обязательно купят мандаринов. Почему именно мандаринов - не знаю.

Затем мы шли на могилу и в первую очередь убирали с нее всякий мусор - опавшие листья, ветки, увядшие стебли цветов, старые поблекшие венки. У нас сложилась такая традиция - покупать искусственный венок и вешать его на крест. Помню, воду для уборки носили ... в сумке. Да-да, была у нас специальная резиновая сумка, куда можно было набрать воды и принести к могиле. Я мысленно рассказывал деду о своей жизни в детском саду, затем - в школе. Отец говорил, что дед радовался бы, если б знал, что его внук учится в школе, - у самого деда было два класса («две зимы» - как говорил он сам) образования. На Пасху бабушка обязательно клала нам с собой кусок кулича и несколько крашеных яичек.

Когда я вырос, то приезжал на кладбище уже один. Перед сдачей сессии, особенно на первых курсах института, я обязательно находил время побывать на могиле деда и попросить у него помощи в сдаче экзаменов.

Сызмальства я усвоил, что кладбище - особое место, требующее особого поведения. Здесь нельзя играть, бегать, шуметь. С кладбища нельзя ничего уносить, брать домой. Мусор нужно не бросать где попало, а относить в специально отведенные места. А уж, конечно, и мысли даже не было, чтобы портить надгробья - рисовать, а тем более - ломать их.

Хорошо помню тот октябрьский вечер 1993 года. Отец пришел домой очень взволнованным и расстроенным. Положил на стол керамическую фотографию деда и сказал, что памятник (мраморная доска) на кладбище разбит на куски; на месте осталась только фотография бабушки Василисы, а фотографию деда Кузьмы он не нашел. (Весной, когда сошел снег, я обнаружил ее с отколотым краем на могиле).

До тех пор я практически никогда не сталкивался с актами подобного вандализма на кладбищах. Помню только, как однажды на памятнике погибшим воинам (Юхновский район Калужской области) видел пробитую звездочку. Но этот памятник находился в лесу, вдали от людей и я вначале подумал даже, что это какой-то недобитый полицай, 40 лет скрывавшийся в лесу, в бессильной злобе стрелял по красной звезде. Кроме этого, я также видел оскверненную могилу на Головинском кладбище в Москве, и это повергло меня в сильный шок.

Поначалу мы даже не поверили, что плита на могиле деда была разбита специально, умышленно, думали, что это какая-то случайность, например, рабочие зацепили ломом или лопатой. Но вскоре выяснилось, что это - не так.

Я не буду подробно рассказывать, как восстанавливал памятник, истратив на это свои сбережения со студенческих стипендий, а также - продав ваучер. Помогли, конечно, отец и другие родственники.

Людей, учинивших погром (мне рассказали, что на некоторых участках были разрушены десятки надгробий), так и не нашли. Говорили, что это произошло после трагических событий 3-4 октября 1993 года, но есть ли тут какая-то связь?

Помню, несколько позднее, я читал статью в «Московском комсомольце» о том, как группа каратистов устроила погром на Николо-Архангельском кладбище, и это было также осенью 1993 года.

- Ну вот, спасибо нашей прессе, - резюмировал один из работников кладбища Игорь Леванов - прочитал кто-то о погроме на Николо-Архангельском и решил устроить то же самое, только поближе к дому - на Калитниковском.
Упрек, возможно, несправедливый.

В течение нескольких лет занимаясь краеведением, я посещал различные кладбища Москвы, Санкт-Петербурга, Петрозаводска, Череповца, Новгорода, Калуги, Тулы, Владимира, других российских, а также - иностранных городов: Парижа, Хельсинки, Стокгольма, Иерусалима, Каира. В основном, на кладбищах поддерживается чистота и порядок, но кое-где все же встречаются случаи пренебрежительного отношения и даже явного вандализма.

Вероятнее всего, корни этого явления уходят в безбожный, атеистический период нашей истории. Для того, чтобы искоренить в народе религиозное сознание и православную веру, по всей России закрывались монастыри, разрушались храмы, осквернялись святые мощи, уничтожались кладбища. Огромное количество икон, богослужебных книг, колоколов, церковной утвари оказалось утраченным. Также, погибло множество памятников, надгробий, скульптур. Когда будете на кладбище, где есть старые, дореволюционные захоронения, обратите внимание, что у большинства надгробий отломан крест, располагавшийся сверху. Причем это - повсеместно, что позволяет предполагать, что кресты уничтожались специально, целенаправленно. Интересно выяснить исток этого явления.

Существует и еще одно, очень любопытное явление. Например, на Калитниковском, Ваганьковском кладбищах сохранились памятники, на которые нанесены изображения святых. У некоторых из них почему-то вымараны, «выбиты» глаза. Это - не единичный случай. С подобным, когда у священных изображений «выкалываются» глаза, или даже уничтожается весь лик я встречался под Сергиевым Посадом, в Черниговском скиту, в селе Рубихино (Юхновский район Калужской области), да вероятно, есть это и в других местах России. Что, чью-то неспокойную совесть тревожит укоряющий взгляд, направленный, кажется, в самое сердце. Между прочим, несколько человек жаловались мне, что им тяжело находиться в православном храме, так как со всех сторон на них смотрят чьи-то глаза. Вероятно, кто-то не выдерживал и уничтожал святого, икону, а то - и весь храм.

Только в одной Москве было разрушено несколько сот храмов, а ведь при многих из них было приходское кладбище. Уничтожались даже крупные кладбища - Дорогомиловское (основано в 1772 году, снесено в 1948), Лазаревское (1750-1934), Семеновское (17 век - 1966), Братское (1915-1940-е годы). Слышал устное свидетельство, что на этом кладбище был похоронен младенец, и безутешные родители пытались как-то остановить уничтожение этой могилы и кладбища в целом, но - тщетно.

О том, как разрушали некрополь Симонова монастыря (и сам монастырь) можно прочитать в книгах Вл. Солоухина «Славянская тетрадь», письма из рус-ского музея. (М.,1979, с.478), П. Паламарчука «Сорок сороков» (т.1, М.,1992, с.284-285), в журнале «Огонек» (1930, № 4, 10 февраля, с.1,7).